Во время демонстрации на экранах комедии «Операция «Ы» и другие приключения Шурика» редакция получила немало писем, в которых зрители отрицали самую возможность картин такого рода. Вернее, они предъявляли фильму такие требования, которые он при всем желании выполнить не мог. Первое, что бросилось некоторым зрителям в глаза - это неестественность, необъяснимость поведения персонажей с позиций житейской логики. «На протяжении всего фильма, - пишет зрительница из Монино, Московской области, - у меня было ощущение, что этого на самом деле не может быть». Ей вторит пенсионерка из г. Липецка: «В жизни ничего подобного не бывает». И делает вывод: «Набор диких, неестественных, абсолютно не остроумных фактов, трюков, - больше ничего. Картина может импонировать только малокультурным людям». Даже наш постоянный читатель и корреспондент, прислал заметку с выразительным заглавием «Операция «Ы»... или Край непуганых идиотов». «Авторы фильма, - пишет он, - разбудили во мне что-то ужасно глупое, невзыскательное, безнадежно устаревшее, что я считал давно уже вытравленным в себе, забытым и пройденным».
Приговор зрителей суров: «Комедия без ничего, комедия просто так».
«Операция «Ы»...» - комедия по-настоящему смешная, даже, я бы сказал, озорная. Авторы ее не боятся смелых преувеличений. Действительно, трудно себе представить погоню по этажам строящегося дома или ограбление склада так, как это показано в фильме. Уж вовсе невозможно представить себе студентов, так увлеченных зубрежкой, что они, подобно сомнамбулам, находятся в завороженном состоянии... И тем не менее при такой гиперболизации каждое из комедийных средств оправдано и замыслом фильма и стилем, в котором он сделан.
Трогательная забота милиции о верзиле-алкоголике, осужденном на пятнадцать суток, комична: вместо наказания получается что-то вроде двухнедельной путевки на отдых. Парадоксальность подобной ситуации требовала для своего воплощения на экране столь же парадоксальных сатирических средств. Конечно же, в новелле «Напарник» много преувеличений в деталях, но мысль, положенная в основу комедии, верна, и она требует для своего воплощения острых, сатирических красок.
Достаточно проанализировать замысел двух остальных новелл «Операции «Ы»...», чтобы убедиться, что и там присутствует единство взятой авторами сатирической цели и выбранных для ее поражения средств.
О достоинствах этой картины много и подробно уже писали, но дело не только в «Операции «Ы»...» или другой аналогичной комедии.
Дело в том направлении нашей кинематографии, которое, несмотря на немалые традиции и замечательные истоки в искусстве прошлого, все еще не заняло подобающего ему места. Я имею в виду эксцентрическую комедию. Эксцентрика, гротеск, резкое заострение характеров и обстоятельств - душа комического искусства. Кинокомедия еще на рубеже XIX и XX веков взяла эксцентрику на вооружение: достаточно вспомнить знаменитые комедии эпохи «Великого Немого» - картины Чарли Чаплина, Макса Линдера, Бестера Китона, русские фильмы о Глупышкине. Киноэксцентриада, родственная цирковой клоунаде, вместе с тем никогда не ограничивалась возможностью лишь посмешить публику, - в ней всегда был заложен немалый сатирический заряд, огонь социальной критики.
Известны слова В. И. Ленина об эксцентризме, сказанные им А. М. Горькому: «Тут есть какое-то сатирическое или скептическое отношение к общепринятому, есть стремление вывернуть его наизнанку, немножко исказить, показать алогизм обычного. Замысловато, а - интересно!»
Чтобы понять суть эксцентрического образа, мало обращения только к своему жизненному опыту, тут многого просто не сумеешь объяснить. Прочтешь у Свифта в «Приключениях Гулливера» о споре остроголовых с тупоголовыми и скажешь: ну, где автор встречал людей, которые бы враждовали из-за того, с какой стороны разбивать вареные яйца? Или у Салтыкова-Щедрина, в «Истории одного города», где голова градоначальника оказывается начиненной фаршем, это уж совсем вроде бы несуразно. Однако оба приведенных мною образа вошли в историю не этой своей «нелепостью», а точностью проникновения в самую суть высмеиваемых явлений.
Что ходить далеко за примерами: вспомним наши лучшие комедии 20-30-х годов - «Закройщик из Торжка», «Процесс о трех миллионах», «Праздник святого Йоргена», «Волга-Волга», «Веселые ребята» - всех и не перечислишь. Самые острые, самые смешные эпизоды в них сделаны средствами киноэксцентрики.
В первое послевоенное десятилетие наши кинематографисты обходили стороной жанр эксцентрической комедии: сатира была не в чести, да и яркие художественные приемы тоже.
Однако долгое молчание кинематографа наконец было нарушено; и в «Карнавальной ночи» блеснула своими возможностями киноэксцентрика. В этой же картине была создана яркая пародия на тех, кто не понимает образных комедийных гипербол. Помните: Огурцов, отбирая номера для новогоднего концерта, восстанет против странной, с его точки зрения, неестественной сценки двух цирковых клоунов, Бима и Бома. Приемы художественного гротеска кажутся ему совершенно неуместными в искусстве (он их не понимает!), и в результате попросту исключает их из концерта.
Встречая чинуш, подобных Огурцову, мы негодуем; читая письма зрителей, не понимающих эксцентрической комедии, - печалимся. Но есть еще один повод для огорчений у поклонников смешного на экране. Нет-нет, да и появляются на экране комедии, авторы которых демонстрируют такое «понимание» эксцентрики, что просто диву даешься. У них действительно всё, что непонятно (и только!), все, что причудливо по форме, в чем нет никакой логической связи, включается в комедийный сюжет. И тут уж считают, что чем больше нелепиц, тем лучше: ведь все можно свалить на законы эксцентрического жанра. Алогизм, который был подчинен раскрытию важного качества предметов и явлений, продиктованного общим сатирическим замыслом, стал своеобразным штампом, отмычкой, помогающей скрыть под покровом киноэксцентрики авторскую беспомощность.
В фильме «Спящий лев», снятом режиссером А. Файнциммером по сценарию К. Минца, большинство эпизодов кажется своего рода «попурри» из давно виденных комедий. Тут и рассказ об ответственности банка, который финансирует предприятия, выпускающие заведомый брак. Тут и любовная история с обязательными для этого случая падениями в воду. Тут и робкий кассир, трепещущий при виде грозного начальника, окружившего себя подхалимами. Тут и молодой смелый сотрудник, противостоящий этому начальнику и одерживающий легкую победу. Одним словом, большинство ситуаций и характеров, выведенных в комедии, уже много раз повторялось.
Но дело не ограничивается этим: будь так, мы имели бы перед собой заурядную комедию, которых все еще - увы! - немало на наших экранах. «Спящий лев» - комедия с претензией на эксцентричность, с попыткой стать в тот же ряд, что и «Пес Барбос...», «Самогонщики» и «Операция «Ы»...» Леонида Гайдая, «Добро пожаловать» Элема Климова, «Свадьба» Михаила Кобахидзе.
И вот тут мои претензии, ранее обращенные только к автору сценария К. Минцу, целиком переходят к режиссеру А. Файнциммеру. Он, стремясь непременно найти эксцентрические решения в каждой сцене, заставляет героев отказываться от всякой логики поведения, даже там, где в этом нет никакой необходимости. Постановщику кажется очевидным, что чем необычнее, неожиданнее поведение персонажа, тем лучше, что сама несуразица - уже залог успеха в искусстве эксцентризма. Но это не так: основа искусства эксцентриады состоит в том, что искажение тут происходит не до неузнаваемости. При самой большой необычности, неожиданности облика явлений они сохраняют нечто и от своего обычного вида (недаром В. И. Ленин говорил об «алогизме обычного»!). Скажем, знаменитая лекция о жизни на Марсе из «Карнавальной ночи» тем и хороша, что пьяный лектор, которого играет С. Филиппов, долгое время продолжает пользоваться словами и жестами, составляющими арсенал любого оратора-астронома, но затем в какой-то неуловимый момент от небесных звезд переходит к звездочкам коньяка, а от убедительной жестикуляции завзятого научного популяризатора - к лихим па лезгинки. Все, что делает актер в этой сцене, является художественным сплавом обычного и алогичного, обыденного и эксцентричного. В этом большое искусство эксцентрической комедии.
Тот же С. Филиппов в «Спящем льве» занимает гораздо больше метража, произносит больше слов. Сцены с его участием претендуют на то, чтобы считаться эксцентрикой. На самом же деле актер отпускает плоские шуточки и проделывает набившие оскомину трюки циркового коверного.
Приснившийся Цветкову рыцарский турнир, в котором участвуют работники банка, весьма показателен: так понимают авторы фильма сущность эксцентризма. Бесцельность происходящего столь велика, что она перестает быть эксцентричной, она просто абсурдна и нелепа. И последнее - комедия, прежде всего эксцентрическая, требует тонкого вкуса, точности и скрупулезного соблюдения чувства меры. В «Спящем льве» на каждом шагу встречаешь переборы: герои постоянно «хохмят», их шутки нередко находятся на грани откровенной пошлости.
Но вкус нарушается не только в слове. Немало сцен коробит и глаз зрителя. Скажу о той части, которая послужила основанием для названия комедии. Спящий лев долгое время был понятием образным: имелся в виду лев, дремлющий в душе человека. Затем к нему прибавился каменный лев, лежащий на парапете банка, где служат герои фильма. И, наконец, в финале на сцене появился еще один лев, настоящий, живой, взятый напрокат из цирка: он едет с Цветковым в такси и беседует о пользе гражданской смелости.
Авторы, оживив каменного льва, недвусмысленно обратились к мотиву, ставшему в мировом кино классическим: в свое время Эйзенштейн в «Броненосце «Потемкин» заставил вскочить каменного льва. Хочу напомнить, что лев у Эйзенштейна вскочил от залпа революционного корабля,- и в этом был социальный смысл неожиданного образа (или, как его тогда называли, кинематографического аттракциона). У Минца и Файнциммера лев ожил просто так, на удивление публике.
После выхода «Спящего льва» на экраны предвижу поток писем в редакцию. Зрители станут упрекать фильм, что «так на самом деле не может быть», что это «набор диких, неестественных, абсолютно неостроумных фактов», что это «комедия без ничего, комедия просто так». Будут писать эти и многие другие слова - и мы не сможем возразить им. Они будут правы! Только их упреки нужно будет адресовать создателям фильма, но отнюдь не киноэксцентрике: она в неудаче картины неповинна. Скорее, наоборот: своей решительной неудачей «Спящий лев» может в глазах некоторых зрителей скомпрометировать жанр эксцентрической комедии.
"Советский экран" № 3, 1966 год