«Метрополис» - одна из последних, может быть, даже последняя немецкая картина с установкой на художественность выполнения, на открытие новых путей кинематографии, фильма, в которой основным девизом - «искусство для искусства».
«Уфа», а с ней, следовательно, и вся немецкая кинематография, переходит на производство дешевых фильм, которые должны, по предположению немцев, заполнить Европу и принести громадные барыши «Уфе». Германская кинематография американизируется, и не позволит себе в будущем тратить по полутора лет и по несколько миллионов марок на выпуск одной картины, как она тратится сейчас, на «Метрополис».
В Ней-Бабельсберге, в немецком Голливуде, вся жизнь разбита на два основных интереса: кипят, копошатся с утра до ночи сотни артистов и статистов с Мурнау во главе.
- Это «Фауст» - картина, которая близится уже к концу и поэтому меньше уже захватывает Ней-Бабельсберг. И вторая фильма, захватывающая кино-городок -«Метрополис»
Содержание картины
В верхнем этаже грандиозного небоскреба, в своем кабинете сидит Джон Фредэр, правитель утопического гигантского города Метрополиса. Рука Фредэра покоится на магической пластинке из синего металла, благодаря которой правитель парализует и приводит в движение гигантский город. Чудовищная пропасть лежит между ним и еще горсточкой имущих и рабочей массой, заполняющей девять десятых поверхности земного шара.
Рабочие лишены воли, лишены индивидуальности, они - части машин, они так же бездушны, как электрическая энергия.
Сын повелителя Метрополиса - Фредэрсен любит девушку Марию, которая из христианских побуждений стремится к улучшению жизни рабочих. Фредэрсен под влиянием Марии обменивается платьем с рабочим Георгием и становится вместо него на работу. Вскоре он всей душой постигает трагедию социального неравенства и поднимает восстание среди рабочих. Сложнейший организм города техники разбит, разрушены все машины, но вместе с ними гибнет и город-великан Метрополис.
Но социальная тема сценария гибнет также в немецкой картине. Рабочие, машины, капиталисты, даже восстание, служат только новым фоном для разыгрывания старых любовных сцен.
Как ставит фильму Фриц Ланг.
У каждого режиссера свой метод работы, свой подход к фильме. Но люди ателье делят режиссеров на две категории: на спокойных и на темпераментных.
Когда Любич снимал сцены осады Бастилии для «Мадам Дюбарри» он так увлекся, что испугал статистов и чуть было не сорвал съемку. Отнюдь не революционно настроенный режиссер, остатками охрипшего голоса от всего сердца возбуждал толпу статистов:
«Вперед, вперед! Долой проклятых буржуа! Стреляй, ребята…»
Когда кончилась съемка, Любича знобило, он сидел в углу опустевшего ателье и плакал самыми натуральными, не кинематографическими слезами. Он бредил:
- Я знаю, эта сцена выйдет не так, как я хотел, они не возьмут Бастилии.
Мурнау входит в ателье тихими шагами. Он полон философских рассуждений и колоссального терпения. Он часами объясняет и репетирует один поворот Фауста, или Маргариты, он никогда не выходит из себя и всегда ясно видит заранее намеченную линию картины. Такие режиссеры, как Мурнау, никогда не бранятся, не волнуются, очень редко ошибаются и зато очень редко вдохновляют актера.
Фриц Ланг работает по системе и Любича, и Мурнау одновременно. Бесчисленное количество раз он репетировал каждую сцену «Метрополиса». Все роли были им проработаны с актером до мельчайшей подробности. Но когда наступили съемки, он казался одержимым. Он жестикулировал, метался, бранился, целовал актеров и операторов, если сцена хорошо «крутилась». Ночью, едва волоча ноги, он приходил в контрольную камеру и, дрожа от волнения, ждал результатов. И если они не удовлетворяли его, он ломал стулья и клялся, что это его последний фильма. Коллеги Ланга убеждают его по окончании фильмы отправиться лечиться в санаторий.
«Санаторий? - отвечает Ланг, - да, об этом стоит подумать. В санатории, я, по крайней мере обдумаю мою новую картину, У меня, знаете, такие идеи, что я уже из-за них начинаю страдать бессонницей».
«Советский экран», 22 января 1927 года