«Цирк нашего детства», «Футбол нашего детства», «Кино нашего детства» — казалось бы, достаточно воспоминаний о послевоенном детстве. И все же ощущение недосказанности не покидало меня. Что-то важное, о чем непременно следовало бы поведать, осталось «за кадром». В памяти сохранились полуистлевшие лоскуты воспоминаний об играх, нравах, одежде, жилище того времени. И — наш двор.
Для моих сверстников — это подтвердит каждый — двор не только пространство, окруженное домами. Двор — отец и мать, детский сад и школа. Он вырастил нас и выпустил в жизнь, внушив свои правила и свои законы.
Но как добиться, чтобы рассказ получился живым, непосредственным, полным? Созвать школьных товарищей, соседей по коммунальной квартире, обитателей двора? Где их искать? Связи давно утрачены.
Вот тогда и пришла мысль обратиться по телевидению к «обычным людям». В передаче «Добрый вечер, Москва!» я выступал семь минут. Мол, собираемся делать фильм о дворах послевоенного времени. Если вспомните что-либо интересное, пишите нам. Пришлите, если сохранились, фотографии.
Мы решили строить сценарий только на основе полученных писем, по возможности объединив их тематически.
Обзвоним наших корреспондентов и пригласим их на встречу в один из московских дворов, сохранивших приметы времени. Позовем аккордеониста, отыщем старые пластинки, раздобудем патефон, радиолу, устроим танцы. Предложим вспомнить ребячьи забавы — пусть «девчонки» попрыгают через веревочку, а «мальчишки» через «козла». Такой субботний или воскресный день в старом московском дворике будет сюжетным стержнем фильма.
Мы же, авторы, ограничимся лишь минимальными комментариями, так как в письмах есть все необходимое для будущего кино: содержание, искреннее слово, разнообразная пластика, дыхание времени. А время обозначим четко: май 1945— март 1953 годов.
ГОЛУБЕВ И. П. Дома наши были расположены на Комсомольской площади и назывались «Титовской крепостью» по имени «соляных дел» купца Титова,, построившего большинство из них для сдачи внаем ремесленникам, торговцам, работникам Казанской, Николаевской и Северной дорог. «Крепостью» дома назывались потому, что стояли впритык друг к другу и образовывали большой квадрат,,. В «крепости», кроме дворов, было два продмага, вендиспансер, писчебумажный магазин, военкомат и баня.
БУСАХИН С. В. Наш дом назывался Курбатовский — по имени его бывшего владельца. Старожилы называли дома «по именам» — Дудрецов, Розов.,.— хотя они имели официальный почтовый адрес.
МАЛЬЦЕВ В. И. На округу всего четыре больших дома, где есть проемы для лифтов, но нет лифтов. Есть огромные ванные комнаты, но нет горячей воды (ходили в бани, а ванные использовали как кладовки для хранения картошки, квашеной капусты...).
БОГОМОЛОВ И. М. За водой ходили на колонку, готовили на керосинке, обогревались печкой-голландкой.
БУСАХИН С. В. Крыльцо с пятью ступеньками выходило в небольшой и очень тихий дворик, огороженный деревянным забором, за которым круглосуточно дымила резиновая артель, именовавшаяся жителями нашей улицы «шарашкой». Густой черный дым поднимался из высоченной ржавой трубы, воздух улицы пропитался запахом резины, и вся она казалась закопченной, а особенно наш двор. Со стороны «шарашки» к забору притулились сараи. Летом мы, пацаны, забирались на их плоские теплые крыши и, болтая о всякой всячине и орали до одурения.
ШАБУТОВА Е.В. Мы, дети, составляли некую общность, республику, жили по своим, особым законам: не ври, не зазнавайся, не хвастайся, поделись тем, что имеешь. Пороки наказывались всеобщим презрением.
ГАЛЬКОВСКИЙ. В почете были стойкость, умение не подать вида, когда больно, умение держать язык за зубами, постоять за честь двора.
КОЛОСОВ Е. Ф. Любимая игра, конечно же, «казаки-разбойники». Мы набрасывали свои пальтишки на плечи, застегивали только на верхнюю пуговицу, и, таким образом, все были как бы в бурках. Так начиналась увлекательная погоня с палками в руках по стрелкам-указателям, нарисованным мелом на асфальте, стенах домов или заборах. Проходные дворы, гаражи, сквозные подъезды, переулки... Догнали! Шашки наголо! И пошла рубка. Иногда, разгорячившись, действительно оставляли друг другу «боевые шрамы».
ГАЛКИН В. М. В подъездах играли в «чеканочку» (она же — «лямочка», «жонка»). Пацан лихо подкидывает сбоку ногой зашитую в тряпочку пуговицу или камушек. У некоторых были особые, форсистые: водящий стоит согнувшись и держась за колени, а через него прыгают. В «чижа» играли до одури, били по нему дубинами, могли и на пятизтажник залепить, «Колдунчики» — это напасть какая-то, которой болели и мальчишки, и девчонки. Хоть и учились в школах мы раздельно, но во дворах все игры были общие, даже «дочки-матери»,
АНДРЕЕВ В. И. В хоккей играли двор на двор, улица на улицу. В основном палками или клюшками, согнутыми из проволоки. А если кому-то родители умудрялись выпилить клюшку из фанеры, то счастье было беспредельным... Перед игрой волновались, плохо спали. Как же — придут болеть наши девочки...
ТОФЕЛЬ Ю. В. В сорок восьмом году, насмотревшись большого канадского хоккея, решили, что и нам пора переходить на «канаду». Из каблука сделали шайбу, с русских клюшек сняли сыромятную обмотку. Игра получилась резкой и грубой и в конце концов закончилась дракой,
СУХОДОЛОВ В, Н. А помните каток того времени? Знакомство с девочками, соревнования, драки — все на катке...
ГОЛИЦЫНА Н. Г. Катались и в самые трескучие морозы, только заскакивали в теплушку погреть руки-ноги у железных «буржуек». В теплушках были буфеты — горячий чай» бублики, пирожки, разные сладости, конфеты «Мишка на севере». Только не часто приходилось полакомиться — денег-то не было.
НАЗАРОВ А. Это целая поэма... Протиснуться в раздевалку, найти краешек скамейки, надеть коньки, сдать пальто и ботинки в гардероб и — на лед. Прекрасный лед, залиты все аллеи, разноцветные фонари, музыка»,,
ГАЛКИН В. По льду шла сплошная масса конькобежцев, не свернуть! Только со всеми! Не образ ли времени?!
ДЕВЯТОВА А. Где мы, там звон разбитых стекол! Ну, а если мяч залетал в палисадник или через разбитое окно в комнату пострадавшего — какие делегации снаряжались на выручку мяча! Как кричали хозяйки, как ругались мамы, когда приходилось в очередной раз платить за стекло!.» Но буря утихала, и опять слышался во дворе гулкий стук мяча.
ТОФЕЛЬ Ю. В. Были у нас свои Карцевы, Демины, Бесковы... Если кто-то побывал на футболе, описывал во дворе игру со всеми подробностями... У черного репродуктора Синявского слушали, затаив дыхание...
ГАЛКИН В. В школе бытовали «обломы» — это когда кого-то нехорошего, неугодного кто-то подбивал лупить после уроков всем шалманом (портфелями, преимущественно — по голове). А также «стычки». «Давай стыкнемся после уроков» — значит, драка один на один. Но это уже по-рыцарски: «Лежачего не бить, в кулаках ничего не иметь»,
КАРПУХИН В. Б. Перед схваткой обязательно договаривались, когда надо считать ее законченной — до «кровянки» или «до слез». Причем, драка «до слез» считалась наиболее трудной, т. к. кровь из носа почему-то появлялась быстрее, чем слезы из глаз...
ДЕВЯТОВА А. М. Почти все мальчишки имели голубей. Лазали по чердакам, сараям, гоняли их палками с привязанными тряпками. Как сейчас вижу нашего самого завзятого голубятника Женьку — в ковбойке, в сатиновых шароварах, в кепочке с пуговкой. Пальцы в рот, пронзительный свист и — стая белых голубей с мохнатыми лапками в синем майском небе!
ГАЛКИН В. Странно, но в центре, у Садовой, голубятен было больше, чем на окраинах. Даже жильцы верхних этажей держали в окнах голубей. Привычные слова тогда были «чистый», «почтарь», «чиграш», «бантастый», «гамбургский» (страшно дорогой), «чаеч-ка», «сизарь» (тот, что сейчас пасет помойки, самая дешевка – 2 рубля старыми деньгами), «монах». А вот «турманов» уже не было, это довоенное. Из-за голубей поджигали сараи, дрались дом на дом.
ГАЛКИН В. Блатные и приблатненные урчата (воришки) носили в конце 40-х годов кепочки с кнопочками и пришитым козырьком, клиновые; ходили в белых кашне, с поднятыми воротниками пальто, брюки клеш, чтоб ботинки были закрыты.
Мы в 50-е учились «ботатъ по фене»: «правилка». «подломили лоток», «кусок» — тысяча, «бумага» - сотня, «толковище», «кодло». Говорили, оттопырив верхнюю губу, чтоб «фикса» была видна — ее делали из шоколадной фольги, навертывая на зуб...
ЗАКУТАЕВ И. М. Яркий солнечный день. Во двор входят трое. Один — одноногий, с аккордеоном, второй — с бубном, третий — певец. Становятся посреди двора и начинают исполнять: «Поедем, красотка, кататься», «Степь да степь кругом»... Вокруг собираются люди. Наш сосед (между прочим, страшный был жулик) сидит у окна и швыряет им тридцатирублевые ассигнации...
ГАЛКИН В. Везде инвалиды, инвалиды. Слепые, одноногие, однорукие, безрукие, с исковерканными до ужаса лицами, в синих очках, они шли по электричкам и пели. Бывало, под них «бомбили» и здоровые тыловики.
Инвалиды были злющие, пьяные, нервные» работали в разных артелях. Безногих почему-то называли танкистами, ездили они на колесных платформочках, сидя на зашитых в кожу обрубках ног, с деревянными, облитыми резиной болванками в мощных руках, которыми с силой отталкивались от мостовой.
КАРПУХИН В. Б. Я прихожу со двора набегавшийся, наигравшийся до изнеможения и спрашиваю у мамы: «Мам, есть что-нибудь поесть?» Она, с болью глядя на меня ясными, синими, печальными глазами, отвечает: «Нет, сынок. Иди, еще погуляй», И я, отдохнув немного и попив воды, отправляюсь назад».
Как-то няня уговаривала девочку съесть яйцо всмятку, перемешанное с маленькими кубиками белого хлеба, а девочка кривлялась, не хотела. По силе воздействия на мое детское сознание этот эпизод помнится как один из самых впечатляющих. Я не в состоянии был понять, как можно не хотеть есть и тем более такую необыкновенную пищу,..
Помню еще, с каким удовольствием мы ели всей квартирой гнилые яблоки, которые мои старшие братья принесли из овощной лавки. Яблоки были темно-коричневыми, мягкими, водянистыми и назывались «мякишами».
КАРПОВ В. Д. Одевались плохо. Зимой валенки с галошами, летом брезентовые туфли. Курточки, пальто — из американской помощи, телогрейки. Когда зимой играли в футбол, галоши прикручивали проволокой. На голове — кепка-восьмиклинка «с иждивением».
ДЕВЯТОВА А. М. Я носила зеленое платьице с белым воротничком, перешитое из маминого, на ногах — мальчишеские ботинки или парусиновые туфли с кожаными носками. Портфели были далеко не у всех, мальчишки просто перетягивали книжки ремешком. Пользовались офицерскими планшетками, сумками от противогазов, холщовыми сумками. В руках маленький мешочек для чернильницы-«непроливайки».
АНДРЕЕВ В. И. Самой доступной и «модной» одеждой были сатиновые шаровары, В них и в школу, и в футбол, и на танцы.
ПЕТРОВА Н, И. Выглядели мы очень скромно: косы подвязаны корзиночкой, с коричневыми ленточками, юбки сатиновые или из школьной шерсти на широких бретельках, кофточки-тенниски и тапочки.
БУСАХИН С. В. Иногда во двор забредал старьевщик, и со свойственной только ему интонацией, нараспев, истошно кричал: «Старье берем!». Мы волокли ему, что могли, среди этих вещей был и антиквариат! А взамен чаще всего получали жестяные свистки или набитые деревянными опилками мячики на длинной тонкой резинке.
ЗАКУТАЕВ И. Стекольщики, точильщики ходили по дворам, и, когда занимались своим делом, мы, мальчишки, бросали игры и глазели...
БОГОМОЛОВ И. Помню мастеровых, которые в нашем дворе на глазах изумленной ребятни превращали лист железа в ведро.
НАЗАРОВ А. Участкового милиционера мы все знали и звали по имени-отчеству— Николай Иванович,— он был для нас высший авторитет и судья во всех дворовых делах.
ГАЛКИН В. Участковый наш — краснолицый капитан Борис Иваныч Сильнов — вел себя, как квартальный: судил, рядил, взятки брал почти открыто, разрешал пьянки, но по-тихому, «без фулюганства». Я видел однажды, как дворничиха угощала его водкой. Возможно, «для дела», «для заступы». Дворники по все времена дружили с полицией, но в советское время им особо досталось: известно, как они недосыпали в самые «арестные» годы, мотаясь ночами по квартирам в качестве понятых... Да и убираться приходилось как следует — Сталин требовал чистой столицы. А прописаться-то в Москве хотелось. И домоуправа – его тоже ублажали, он вторая фигура после участкового, вроде как домовладелец. Наши матери даже перед его женой заискивали...
В подвале был чулан, мы открывали туда дверь, а в проеме вешали бедую простыню – занавес, на ступеньки садились зрители. Простыня поднимается и выходит «артист». Кто- то из сопляков фокус примитивный покажет с платком и спичкой. Или анекдот расскажет. Каждый номер объявлялся: «Сейчас юный жилец 44-й квартиры Галкин Владимир прочтет стихотворение Пушкина «Анчар». И очень даже слушали, хлопали. На стенах, на заборе расклеены «афиши»: «Товарищи! Сегодня, 12 июня 1951 года в первом подъезде в 5 часов вечера выступает народный (!) самодеятельный театр нашего двора. Вход — 1 рубль». Значит, по-нынешнему, гривенник, но приходили и без гривенников.
ДЕВЯТОВА А. … кто-нибудь из девочек начинал петь. Пели хором, долго и охотно, иногда к нам присоединялись взрослые. «Раскинулось море широко», «Катюша», «На позицию девушка», «Ой, цветет калина», «Каким ты был, таким остался».
ГАЛКИН В. «У дороги чибис», «Грустные ивы склонились к пруду», «Подрастает в поле лен», «Помнишь, мама моя», «Сердце мое, не стучи»,
КУРАХТАНОВ Н. М. Черт знает какую ерунду мы пели! Про крошку Мэри и юнгу Билла. Про Гарри и атамана. Про матроса и леди. Про несчастного скрипача, который был пылкий и порывистый, как ветер, про бездомного мальчишку из Нью-Йорка, «Гол со смыком»,.. Ну, конечно, не только это. То, другое, уже не вспоминаю, а «мишуру» помню.
ХИЖНЯК И. Б. Очень любили воскресенье. В этот день во дворе устраивались танцы.
СУХОДОЛОВ В. Н. Обыкновенный трехваттный динамик приворачивали к ведру с вырезанным дном и устанавливали на втором этаже в окне,
АЛЕКСЕЕВ О. В. Музыка послевоенных дворов — радиола, аккордеон, патефон... Танцевали «до участкового». Нет, конфликтов не бывало — просто приходил наш «ангел-хранитель», капитан милиции, и говорил устало: «Давайте, ребятки, закругляйтесь...»
Если вспоминать пластинки, это, конечно, Утесов, Шульженко, вальсы в исполнении духовых оркестров, ну и, само собой, Петр Лещенко.
КОГАН 3. «Утомленное солнце», «Цыгане», «Рио-Рита» - это все пластинки нашего детства.
КУПЦОВА А. К. Хочется отметить терпимость взрослых, ведь крутили пластинки до 24-х часов, и с их стороны не проявлялось недовольства. Ума не приложу, как они это выносили... Не то что мы теперь!..
ПЕТРОВА Н. Когда во двор заходили демобилизованные солдаты, офицеры с наградами и нашивками о ранениях — вся грудь в медалях,— случались обиды между девушками. Получалось, что одни у других невольно «отбирали» кавалеров. Но ведь ни мы, ни они не виноваты в том, что много молодых парней не вернулось с войны.
ГАЛКИН В. В начале 50-х какие танцы? Только падеграс, падекатр, падеспань. Боже упаси, фокстротик... Разрешались только полька, краковяк, вальс. Тайком мы, девятиклассники, приносили в школу после второй смены патефон с пластинками, запирались в классе, и полногрудая секретарша директора Сима учила нас двигаться «в темпе фокстрота».
Учились, как известно, раздельно, вроде дореволюционных гимназистов или реалистов. И очень страдали от этого, Ребята — дикари. Женскую школу (или они нас) приглашали специально, делегацией, с особого разрешения директора. Девочки еще кое-как умели «тангировать» или «фокстрировать», а мы больше — под стеночкой. Но, обучившись у Симы, некоторые из нас уже козыряли, вечер был полнокровным.
ПРОКУРНОВА Л. Ни у кого из нашего двора на Дорогомиловской ванной не было, а в банях выстраивались большие очереди. 2—3 человека из наших занимали очередь и, когда она подходила, посылали «гонца», который оповещал, что пора. Всем кагалом со своими тазами, сумками, детьми шли в баню. Там занимали несколько скамеек, в тазы сажали малышей и мылись, как следует. Друг другу спины терли до красноты. За поведением детей следили все взрослые, в то время не было чужих все свои.
ЛУКИНА В. В. Любимым занятием было — смотреть подготовку к военным парадам Мы, дети, ждали на набережной военного духового оркестра, маршировали вместе с солдатами. В какие только инструменты мы не дули! Музыканты весело смеялись, гладили нас — чумазых и тощих — по головам.
КОГАН 3. В моих воспоминаниях двор выглядит солнечным, светлым, праздничным. Может быть, потому, что всегда на праздники вкусно пахло пирогами, которые пекли в каждой квартире,
ДЕВЯТОВА А. Обычно праздники 1 Мая, Октябрьские начинались у нас во дворе со звуков аккордеона безногого инвалида дяди Паши. Он садился на лавочку возле своего окошка, рядом вставала жена, и дядя Паша, принаряженный, в орденах и уже подвыпивший, играл до вечера.
БАКПАКОВА Ю. П. У зрителей будущего фильма ни в коем случае не должно сложиться впечатления, будто авторы призывают вернуться назад — к коммуналкам, барачному житью, подвалам, сараюшкам во дворе. Что было, то было, назад дороги нет, и слава Богу! В свое время мы покидали неказистые жилища с радостью и надеждой. Дрова, «санузел» за «черной лестницей», один на всех, дымившие печи, «культпоходы» в баню — это, согласитесь, не самый лучший способ существования.
КРЮКОВ А. И. После публикации в газетах материалов дела о «врачах-убийцах» (было такое дело в 52-м году) наш математик по фамилии Морозкин, обычно не допускавший ни единого отвлечения от темы занятий, целый урок посвятил рассуждению о высоконравственном поступке молодого врача Тимашук, разоблачившей «преступную банду». В заключение он призвал нас к бдительности, пояснив (не впрямую, разумеется), что доносительство и наушничество не позор, а «необходимая мера, помогающая вырвать из грядки, на которой мы все произрастаем, сорную, поганую траву»...
БОРИСОВ О. М. Наша школа помещалась в узеньком переулке, напротив здания канадского посольства... Однажды весной кто-то из ребят выбросил в окошко огрызок яблока и угодил им в милиционера, дежурившего возле посольства. Через несколько минут в класс влетел директор. Задыхаясь от гнева, он зашипел: «Если виновник сейчас же не назовет себя, приедут люди в черных машинах и всех поголовно отправят куда следует...» Мы стояли навытяжку, помертвевшие от страха...
ГАЛКИН В. Отец был из тех крестьян, которых Сталин выкорчевывал, он никогда не открывался мне в ненависти к Сталину и только после 53-го заговорил свободно. Потому до многих уродств того времени я доходил своей головой. Мои сверстники были младшими братьями 14—17-летних ребят, которых Сталин безжалостно сажал в лагеря со взрослыми — за снятый на лестнице счетчик, отвезенные на Перовский рынок стулья из клуба, свистнутую с прилавка бутылку постного масла... Таскали сущую ерунду — с голодухи да от безотцовщины. За что Сталин губил детей? Сейчас про смертные указы для детей молчат, будто их и не было. Но ведь были же!
ДАНИШЕВСКАЯ И. ...Регулярно по радио передают медицинский бюллетень. Всем ясно, что вождь умирает, но хочется верить в чудо. И все же наступает минута, когда диктор с прискорбием вещает народу о кончине вождя. Скончался великий зодчий коммунизма, гений человечества, мудрый партийный и государственный деятель эпохи. Люди застыли у приемников в том положении, в котором их застало скорбное известие. У окна стоит мама и содрогается от рыданий всем телом.
Уже поздно, но в квартире никто не спит. Заплаканные соседи то и дело выходят на кухню поделиться чувствами, у большинства потерянный вид. И лишь тетя Эльза занималась уборкой комнаты, мыла окно, чем вызвала наше полное недоумение.
...Стараюсь как можно вернее определить принадлежность нашей коммунальной квартиры к сталинской эпохе. Полностью ей преданных, по моему мнению, пять семей из девяти. Две — из числа политработников, семья прокурора, семья шофера и семья служащих. Не выразивших отношения к прожитой эпохе — две семьи,— из крестьян, переехавших жить в город. Неуверенных в прожитой эпохе — одна семья, врача. Непонятно относившихся к ней — одна семья бездетных мещан, неизвестно откуда взявшихся в нашей квартире, взамен семьи, неизвестно куда исчезнувшей в дни войны. Ненавидящих сталинскую эпоху — одна семья.
Возраст нашего поколения сегодня 60—65 лет... Время подводить итоги: что сделано, что упущено, как выглядим мы в глазах детей, внуков?
Наше поколение осваивало целину, строило Братск, дорогу Абакан — Тайшет,.. Да стоит ли перечислять все, что легло на его плечи в 50—70-е годы? Многое из затеянного оказалось бессмыслицей, хаосом невыполняемых постановлений, фальшью и немотой застойного периода. Годы и годы многими из нас были потрачены впустую или с ничтожной отдачей. Мы терпели. И как тут не помянуть недобрым словом сталинскую среднюю школу, планомерно уничтожавшую в нас личность, воспитывавшую бессловесных рабов. Следствием этого воспитания стали тридцатилетняя покорность, привычка «не высовываться»... Бунтуя в душе, мы заикались на людях и лишь в анекдотах проявляли несогласие с творившимся.
И все же... Все же прежде всего они, наши ровесники, нашли в себе смелость и силы пробудить страну от спячки, разбить оковы немоты и покорности.
Так дай же вам Бог, бывшие мальчишки и девчонки из московских, ленинградских, киевских и других послевоенных дворов, дай вам Бог сил выдюжить и сегодня, в наше революционное время! Пусть придут вам на помощь законы и правила нашего дворового братства...
«Советский экран» № 6, 1990 год