Обсуждение фильма «Мир входящему»
1960-й кинематографический год ознаменовался выпуском нескольких выдающихся фильмов. Среди них были «Неотправленное письмо» и «Мир входящему». Оба стали событием в культурной жизни тех лет, вызвали долгие споры, нередко отмеченные горячностью и ожесточением, - и оба столкнулись с жестким неприятием в официальных инстанциях. Выражая их мнение, министр культуры Е. Фурцева, ведавшая тогда и «важнейшим из искусств», недвусмысленно дала понять, что не может быть одобрено и допущено изображение на экране жизненной правды, выходящее за пределы нормативно отмеренного и циркулярно дозволенного. Это в равной степени относилось к современности и к периоду Великой Отечественной войны, причем попытка показать войну более правдиво, чем раньше, вызывала у бюрократии еще большее негодование и порождала грозные политические обвинения - в антипатриотизме, в стремлении опорочить советского солдата-освободителя, принизить подвиг советского народа, бросить тень на авторитет Советской Армии и поставить под сомнение ее вклад в разгром врага всего прогрессивного человечества.
9 декабря 1960 года фильм А. Алова и В. Наумова, высоко оцененный «Мосфильмом», обсуждал Художественный совет по кинематографии Министерства культуры СССР. Вот фрагменты из стенограммы (ЦГАЛИ, ф. 2329, оп. 12, ед. хр. 82, лл. 62- 76). Они свидетельствуют о том, что в плену лживых догм находились, увы, и многие кинематографисты.
В. Головня. [...] Картина подкупает тем, что ее делали несомненно талантливые люди, что они остро чувствуют кинематографическую форму, что они смело пытаются решить какие-то вопросы. Вот, собственно, и все, что можно сказать, с моей точки зрения, положительного об этом фильме.
Я знаю постановщиков фильма товарищей Алова и Наумова с их студенческих времен, я их ценю и уважаю, и именно потому, что я их уважаю и считаю талантливыми людьми, я позволю себе сказать резкие вещи в их адрес. Я уверен в том, что лучшая поддержка молодого творческого работника - это принципиальная товарищеская критика его недостатков, и сколько бы отдельные товарищи ни говорили, что нужно бережно подходить к этому фильму и его авторам - я в этом вижу желание уйти от острой критики тех больших недостатков, которые есть в фильме. Я за то, чтобы мы наших молодых коллег не захваливали, а когда нужно, критиковали и учили иногда сурово, но всегда объективно, по-товарищески, поддерживая их, помогая им, не лишая их желания дерзать и впредь.
Картина «Мир входящему» оставила у меня тяжелое впечатление. После того как я ее посмотрел, я три дня был выбит из колеи. В чем-то картина меня обидела как человека и гражданина своей родины.
Я тоже был на войне, правда, недолго, первые полтора года. Я видел людей в разных условиях фронтовой обстановки. И не думаю, чтобы надо было так нагнетать некоторые внешние, может быть, на первый взгляд яркие детали и острые характеристики, какими полна картина, ибо это количество перешло, с моей точки зрения, в совсем иное качество. Советские люди выглядят в картине грубо и натуралистично. Они некрасивые, а порой и отталкивающие. Мы знаем, что люди из боя выходят в тяжелом виде, и тут не до красоты. Но наши люди и на войне часто бывали прекрасны, когда ими руководил высокий патриотизм и отрешенность от личного благополучия во имя Родины. Ведь натуралистические подробности совсем не нужны для того, чтобы рассказать о силе и красоте советского воина, который освободил пол-Европы. [...]
Мне кажется, что вы допустили большой просчет и большую ошибку. Увлекшись формой, вы не подумали и совсем прошли мимо темы дружбы и мира между народами, мимо темы новой Германии. Ведь новая Германия родилась не после войны, она начала зарождаться в недрах старой фашистской Германии. Передовые силы Германии были разгромлены, но не сломлены до конца Гитлером.
Мы знаем мужественных борцов против гитлеризма, коммунистов, антифашистов, которые закладывали основу новой Германии.
Может быть, надо было, рассказывая о последних часах войны, хоть намеком сказать и об этом.
А как показан у вас германский народ? Ведь, кроме фашистов, есть германский народ. Германский народ, по-моему, у вас показан плохо, неправильно. Он у вас представлен женщиной - она безлика, главным образом показаны ее физиологические страдания. Вдобавок она напугана внешностью советских солдат. И есть чего пугаться. Страшные, небритые, грязные люди. Я считаю, что вы допустили серьезную ошибку. [...] Стремление к острой форме превратилось в самоцель. Нам не нужны бледные немощные кадры, но форма должна быть адекватна содержанию. Содержание - примат над формой.
По поводу концовки. Внешне она здорово придумана. Но если проанализировать, то эпизод этот глубоко неправильный. Если бы этим фонтанчиком новорожденный немец поливал остатки свастики или фашистские регалии,- это еще так-сяк, но это делается на советское оружие. (В. Наумов: Этот фонтанчик на немецкое оружие.) А я как зритель воспринял не так. Значит, у вас опять просчет. Все, с кем я говорил, воспринимают так: советский госпиталь, известно, что остались только ходячие (слабые эвакуированы), ходячие, как правило, не расстаются с оружием. Значит, в кадре советское оружие, и весь эпизод прозвучал кощунственно. [...]
М. Донской. [...] Здесь дело связано с очень большим вопросом, который Екатерина Алексеевна [Фурцева], мне кажется, правильно ставит. Екатерина Алексеевна ставит вопрос так: «Вы говорите, что есть ошибки молодых людей. Не только у этих. А что вы делаете? Вы, старшие?»
Правильный вопрос, и к нам правильная претензия, к старшим. Но я беру на себя смелость сказать: а разве старшие не указывали на их ошибки? Я утверждаю, что и Ромм, и Юткевич, и Герасимов, и Козинцев, и целый ряд других товарищей, которые занимаются воспитанием, указывали на ошибки. Я тогда дрался с ними в кровь. Они в одной своей картине («Павел Корчагин») показали много грязи, страданий. Я сказал, что это неверно сделано. Через некоторое время они пришли и говорят: посмотрите один эпизод. Оказывается, они сняли антидонской эпизод: двух человек положили под шинелью, сверху капает, грязь вокруг, а один говорит: «Найдутся же гады, которые скажут, что так не было». Это значит, я - гад! (Смех.) Мы действительно всем сердцем с ними деремся, но это честная драка.
Е. Фурцева. Не все дерутся, и не только не дерутся, а какие-то призывы бросают, я не знаю, кому: «Отстаивать картину надо, надо картину защищать». Уважаемый товарищ Рошаль! Как вы, серьезный человек, такой большой, и как вы расточали свои поклоны, реверансы. Вы так беспощадно убивали их своей лестью... (Г. Рошаль: Мне нравится картина.) Я хочу вам сказать - может нравиться вещь, не спорю, есть что производит впечатление в картине. Но потом человек думает о чем-то. Если высказал один «да», а другой - «нет», так человек, который сказал «да», должен подумать, на правильных ли позициях он стоит, тем более если он отвечает за сказанное. Зритель может принять и может не принять. Но это говорят их воспитатели, что именно они несут в кино. Поэтому они не имеют права по первому впечатлению выдавать вещь за шедевр. Один раз посмотрите, второй раз посмотрите, и если есть замечания, третий раз посмотрите, и тогда вы скажите, что вы ошиблись, что это не так. Я бы на месте этих молодых людей сказала: «Товарищи, чему вы нас научите? Куда мы попали - в Художественный совет «Мосфильма» или в -институт благородных девиц?» Они не требуют, чтобы им сказали, что это шедевр. Нельзя такие эпитеты давать картине, которую народ еще не видел. И сейчас какое положение? Кому-то картина нравится, кому-то не нравится. А молодых людей это травмирует. Кто же прав, в конце концов, Рошаль или другие?
Г. Рошаль. Если вы читали мою стенограмму, то я не все хвалил. (Шум в зале. Смех.) Это совсем не смешно. Что я говорил? Я говорил, что после последних картин мне было очень радостно увидеть эту работу Алова и Наумова. Я указал, что сценарий, который я далеко не хвалил, слабее картины. Я сказал, что картина удалась гораздо лучше, чем сценарий, и указал также на те моменты, которые мне не очень нравятся. Я и сейчас, все обдумав, считаю, что эта картина интересная.
Е. Фурцева. Вы художник, и я хочу вам задать вопрос. Вы говорите, что эта картина хорошо смотрится, а почему вы не подумаете о том, как она скажется на советском народе? Почему вы не подумаете о том, что советский человек, воевавший, встанет против этой картины? Ведь люди в картине неполноценные, люди приниженные, люди настолько звероподобные, ни одной светлой личности нет в картине.
Г. Рошаль. Я беру все на себя. Я считал, что люди красавцы, что это одна из самых гуманистичных картин, и даже с некоторыми переборами мне показалось, что она гуманистична. И этот мальчик, кажущийся таким недоделанным, потом он такой прелестный. И этот контуженный...
Е. Фурцева. Мы с вами будем спорить. Вы одной точки зрения придерживаетесь, я -другой. Надо созвать военную аудиторию. Народ, который воевал, не позволит никому топтать свой патриотизм. Советский человек не желает, чтобы загрязнили его красивую, чистую душу. Почитайте Суворова, Кутузова. Силища-то какая русских полчищ! Но русский человек, идя на смерть, бросаясь под танк, всегда оправится, почистится перед смертью. Ведь несколько лет русский человек себе одежду на смерть подбирает, да самую лучшую и чистую. Он хочет умереть в чистой рубахе. Вот о чем идет речь. [...]
А в этой картине «Мир входящему»? Шофер - это юродивый. Играет его уважаемый, чудесный актер Авдюшко (Фурцева, видимо, оговаривается: В. Авдюшко играл роль немого солдата Ямщикова, а не шофера). Ведь надо иметь адское терпение, чтобы в десяти частях не вымолвить ни одного слова. Был, наверное, такой случай. И майор такой был. Но разве может искусство, обобщающее образы наших командиров, вывести их в таком майоре? Я не против актера - он замечательный. Но ведь все подано так, чтобы возненавидеть этого командира, до мельчайших деталей.
Я хочу, чтобы вы поняли, что я ничего не имею против этих товарищей, молодых или среднего возраста. Все это талантливые ребята. Я вчера вместо отдыха второй раз с ними беседовала и могла бы еще часами говорить. Но страшно обидно, что их труд пропадает даром. Но я даю вам слово - посмотрит аудитория и заявит протест. Имейте это в виду. Заявят протест те, кто воевал. Нельзя ведь так. Майор - это обобщающий образ наших командиров. Это люди человечные, это люди, которые выиграли мировое сражение. Ведь немцы, чтобы со своих национальных позиций показать Советскую армию, как они ее понимают, обязательно покажут такие персонажи, таких отталкивающих азиатов. Мне наш посол Первухин говорил, что немцы делали советских людей такими держимордами, такими грубыми азиатами. Немцы сделали несколько таких картин. Посол рассказывает, что он пошел в Политбюро и поставил вопрос, что немыслимо такие картины выпускать на экран, и немцы приняли решение не выпускать. Воевали чудесные, духовно богатые люди, и они главной целью и поставили именно таких людей вывести. Идея великолепная - гуманизм. Но, наряду с этим, вдруг такие люди. Но в искусстве чувство меры, товарищи, это все. Нет его - все идет прахом.
И вот они это чувство меры не сохранили. И были, наверное, такие люди. Но были люди, которых мы должны сейчас показывать, а не скрывать их. И глупо делать как можно больше уродливого внешне, чтобы раскрыть более сильно внутренние качества. Разве это мыслимо... Чернышевский говорил: «Человек должен быть и душой, и лицом красив».
Как же так... Неприятно же смотреть... Что же это такое... если перед вами два часа грязные люди... замасленные...
Я волнуюсь - не потому, что говорю, а за то, о чем говорю.
Тяжко, товарищи!
М. Донской. Я правильно в начале и говорил, что самое драгоценное у нас, что и министр сам тоже волнуется - и это очень хорошее волнение. Это не административный восторг. Это для нас важно.
Вот вы ставили вопрос о воспитании. Мы считаем, что эта молодежь - наша надежда, и очень хорошо, что вы так считаете. Но вот я говорю, что я плакал на картине, но и говорил: зачем вы такую армию делаете, говорил и о сцене на мосту, где чудный молодой человек обцеловывает девушку, как в последних американских, главным образом даже французских картинах. Это уже как Бергман. А разве не благороднее было бы сделать то же самое: за подвиг девушки он склонил бы голову и поцеловал руку. [...]
Мне кажется, что от последнего кадра, о котором говорили здесь, не так просто отделаться - не надо смотреть и не надо искать, как уважаемый Владимир Николаевич [Головня] смотрел: какое это оружие? [...]
Никита Сергеевич Хрущев сказал: давайте выбросим все оружие в море, чтобы не было никакого оружия. Война не является антитезой мира. Мир это есть нормальное состояние общества, и никакой антитезы не существует. Вот как каждый элементарно знающий марксизм человек может рассуждать.
В результате, как известно, картину «Мир входящему» пришлось переделывать, что отнюдь не пошло ей на пользу, о чем потом на студии при приемке новой редакции с грустью говорил М. И. Ромм, и, думается, не без сердечной боли он подписывал нижеследующее заключение (ЦГАЛИ, ф. 2453, оп. 4, ед. хр. 1116, лл. 2-4):
Заключение по фильму «Мир входящему»
1 марта 1961 года Третьим творческим объединением киностудии «Мосфильм» завершена работа над второй редакцией черно-белого художественного фильма «Мир входящему», поставленного режиссерами А. Аловым и В. Наумовым по сценарию, написанным ими совместно с драматургом Л. Зориным.
История создания этой картины оказалась сложной и нелегкой.
Первый вариант фильма, законченный производством в сентябре 1960 года, широко обсуждался в Министерстве культуры СССР, заседаниях художественного совета Третьего творческого объединения киностудии «Мосфильм», а также на ряде общественных просмотров.
Участники обсуждений отмечали высокие художественные достоинства картины, талантливую работу режиссеров, актеров, оператора, смелость творческих поисков. Вместе с тем в адрес фильма был высказан ряд серьезных критических замечаний и пожеланий.
Внимательно разобравшись в существе критических замечаний, авторы фильма продолжили работу над ним и внесли в картину существенные исправления.
Главным образом они сводились к тому, чтобы на примере одного, казалось бы, незначительного эпизода, происшедшего в последний день Великой Отечественной войны, показать зрителям образ Советской Армии - Армии-освободительницы, армии могучей, дисциплинированной, непобедимой.
В связи с этим в начале фильма использованы подлинные документальные кадры кинолетописи Великой Отечественной войны, демонстрирующие великую мощь Советской Армии, героизм и мужество советских воинов.
Заново был переснят объект «Командный пункт батальона». В новой трактовке майор - командир батальона предстал перед зрителями умным, образованным офицером, отзывчивым, внимательным к подчиненным, глубоко человечным. Наряду с этим в картину введена новая сцена встречи Ивлева и Рукавицына с генералом, которая также подчеркивает высокую культурность, глубокую человечность командиров Советской Армии, их тесную связь с рядовыми бойцами, с советским народом.
Одновременно путем серьезной монтажно-редакторской работы, осуществив сокращение некоторых сцен и эпизодов, а также исправления диалога и дикторского текста, авторы фильма добились более точного осмысления основной сюжетной ситуации - истории спасения советскими солдатами немецкой женщины.
В результате большой работы, а также благодаря ряду интересных режиссерских находок и талантливой игре актеров В. Авдюшко, С. Хитрова, А. Демьяненко - создан взволнованный, романтический фильм.
Герои фильма - советские солдаты и офицеры одухотворены великими идеями социалистического гуманизма.
К сожалению, фильм и сейчас не свободен от ряда недостатков. В нем есть некоторая надуманность сюжетной ситуации. Осталось в фильме излишне много ненастья не только в погоде, но и в поведении героев.
Но и при наличии отмеченных недостатков фильм «Мир входящему» является значительным произведением советской кинематографии и заслуживает высокой оценки.
Председатель худсовета Третьего творческого объединения М. Ромм
И. о. директора Третьего творческого объединения С. Саврасов
21 июня 1961 г.
Публикацию подготовил В. Покровский
«Искусство кино» № 5, 1990 год