Время от времени вдруг возникал слух:
— Будут показывать фильм про Вангу. Болгарский. Запрещенный. Но удалось достать копию. Вход в зал, разумеется, строго ограничен...
Слухи, как правило, оказывались ложными. Хотя фильм «про Вангу» действительно существует. Он называется «Феномен», был снят в 70-х годах режиссером Невеной Тошевой и сразу же положен на полку. Только весной 1990 года болгарские телезрители смогли наконец его увидеть. Возможно, когда-нибудь дойдет очередь и до наших.
А пока у меня — редакционное задание: непременно добраться если не до самой Ванги, то до фильма о ней, достать фотографии, поговорить с режиссером. Из всего этого плана самым доступным оказывается последний пункт. Ванга оправляется сейчас после тяжелой болезни, и — даже если бы случилось чудо и удалось с помощью болгарских коллег попасть в ее дом — позволительно ли досаждать ей вопросами ради обычной журнальной статьи? Ни фильма, ни фотографий к нему в дружественном нам кинематографическом издании тоже нет. А вот Невена Тошева, к счастью, в Софии и соглашается дать интервью, хотя чувствуется, что время ее расписано буквально по минутам. В студийном кабинете, где мы разговариваем, непрерывно звонят два телефона, или кто-нибудь зовет Невену еще к третьему телефону, находящемуся за стеной, или врывается студийный народ со всякими производственными вопросами; Тошева работает сейчас над очередной картиной, на этот раз посвященной Христиану Раковскому — болгарину, ринувшемуся в огонь нашей революции, занимавшему крупные посты в Советском правительстве и казненному в годы репрессий. Возможно, что сегодня этот трагический герой занимает мысли Тошевой гораздо сильнее, чем болгарская прорицательница. Попутно Тошева пытается организовать для меня просмотр «Феномена». В промежутках мы беседуем об этом, еще не виденном мною фильме — не странно ли? Ведь по идее должно быть наоборот. Впрочем — нет. Во всем, что касается всяких сверхъестественных явлений, чаще всего так и происходит: раньше, чем нам удается увидеть сам феномен, мы уже питаемся слухами о нем. С просмотром все устроится на другой день. А пока — беседа с режиссером.
Я спрашиваю:
— Как возник замысел «Феномена»?
— Мне просто предложили эту тему на студии, рассказывает Невена.— Хотя, конечно, я много слышала к тому времени о Ванге и даже однажды говорила с ней. Это было лет за пять до начала работы над «Феноменом». Мы снимали какую-то картину в Петриче, подошли к дому Ванги, увидели толпу. Моим коллегам очень хотелось испытать судьбу, но потом все испугались. Дело в том, что Ванга порой говорит достаточно интимные вещи. Например, обращается к женщине: «Ты почему мужа обманываешь?» — «Я не обманываю», — испуганно оправдывается та.— «А кто к тебе ходит, что за мужчина посещает твой дом, этот мужчина не твой сын, не твой брат, не твой муж — зачем он ходит?» Не всякому приятно слышать - такие вещи прилюдно, да и предсказания пугают. Поэтому группа наша не стала дожидаться, пока Ванга к нам подойдет...
— А вы остались?
— Да. Наверное, в ту пору я не имела грехов. И Ванга говорила со мной. Сказала, что у меня очень интересная работа, что мне предстоит много ездить и что профессия моего сына будет как-то «связана с железом» — так она выразилась. Я не поверила в это, потому что мой сын в ту пору учился в институте, не имеющем к «железу» никакого отношения. Но через пару лет он сменил профессию, так что даже в этом Ванга не ошиблась. Конечно, такие встречи не забываются, и, когда мне предложили сделать фильм о Ванге, я с радостью согласилась.
— А сама Ванга?
— Нет, Ванга долго отказывалась. «Зачем вам нужен этот фильм, где вы будете его снимать?» — спрашивала она. Я отвечала: «В Петриче».— «Но в Петриче нет ничего интересного».— «В Петриче есть ты, и мы должны показать тебя людям». Она смеялась в ответ: «Как вы будете снимать фильм, если ваш аппарат испорчен?» «Ну уж в этом-то Ванга точно ошиблась»,— подумала я. Дело в том, что мы приехали на съемки с новой французской аппаратурой, которая никак не могла нас подвести. И вот мы приступили к работе, сняли на пленку рассказ Ванги о том, как она ослепла в детстве во время бури, как впервые почувствовала в себе дар предвидения, как начал к ней являться какой-то всадник и подсказывать, что она должна говорить людям, — имя этого всадника Ванга знает, но хочет оставить в тайне... Мы снимали много, жадно, потом вернулись в Софию, чтобы проявить пленку, и вечером мне позвонил домой звукооператор. Уже по его голосу я поняла, что что-то случилось. Спросила: «Брак?» Оказалось, да.
Пришлось начинать съемки заново. Когда человек вынужден второй раз повторять перед камерой один и тот же рассказ, это всегда выглядит плохо. Поэтому мы решили построить фильм теперь несколько иначе. Пригласили на съемки очень крупного, известного нашего психиатра Николу Шипковенского, надеясь, что он задаст Ванге какие-то вопросы с позиций своего опыта и своей профессии. Но как только он вошел в дом, задавать вопросы начала она. Она вдруг спросила: «Доктор, что вы делаете со своей болезнью?» — «Я стараюсь ее лечить», — ответил Шипковенский после паузы. «Чем же вы ее лечите?» — «Тем, что не думаю о ней».— «А почему вы не поищете другое лекарство?» Профессор был смущен, да и все мы тоже — мы ведь даже не подозревали, что он болен. Но он умер прежде, чем завершились съемки.
...Лицо этого человека с тайной печалью в глазах, словно бы прислушивающегося к тому, что его ожидает, я увижу завтра в фильме. Кажется, знак близкой смерти так ясно читается на его челе, но этот знак смогла разглядеть одна лишь слепая прорицательница. И в разговоре с режиссером у меня вырывается:
— Невена, вам не страшно было общаться с человеком, так ясно читающим будущее? Ведь будущее часто бывает мрачным...
Невена Тошева — быстрая, улыбчивая, типичная деловая женщина, которой работа не позволяет стареть,— пожимает плечами:
— Я вообще воспитана так, что ничего не боялась. Я росла в деревне, за водой нужно было ходить мимо кладбища, обычно по вечерам это делали старшие мальчики, но однажды пошла я: наверное, мне хотелось себя проверить... Я спокойно миновала кладбищенский забор, а когда вернулась, меня затрясло. Кажется, нечто подобное произошло и в моем отношении к феномену Ванги. Пока я снимала фильм, меня волновали главным образом чисто профессиональные проблемы. Я, например, досадовала на то, как трудно управляться с аппаратурой в обстановке тесного дома, в четырех стенах, где так мало света... Кроме того, Ванга ведь не только знаменитость, чье имя облетело весь мир, но еще и просто человек — очень живой, непосредственный. Я никогда ни до, ни после не встречала людей, ведущих себя так свободно, почти по-детски И она далеко не всегда говорила людям судьбоносные вещи, а иногда что-нибудь обычное, житейское, например, про корову, которая заблудилась. Когда мы приступали к работе над фильмом, мы договорились, что создаем не монумент Ванге, а документ. Я говорила себе, что, возможно, через много-много лет люди посмотрят фильм и получат представление о том, какой была эта знаменитая болгарка, о которой в свое время столько писали.
— Но вы сказали, что потом ваше отношение к феномену Ванги изменилось...
— Да, я теперь я начинаю понимать, что рядом с нами существует какой-то мир, которого мы не видим. Ванга с этим миром общается постоянно. Например, она однажды сказала мне (этот кусок был снят, но в фильм не вошел): «Сегодня в доме полно мертвых». Я ее спросила: «Ванга, ведь ты слепа, как же ты можешь отличить живых, которые к тебе пришли, от мертвых?» Она ответила: «Это очень просто. Живые люди имеют фигуры, а мертвые — как тени». Мне казались странными эти речи. Я росла в доме, где не было Библии, но можно было отыскать книги по дарвинизму. Отец мой был деревенским атеистом и меня воспитал такой же. Но потом умер мой муж, и мои представления о мире перевернулись. Вспоминаю, что Ванга пыталась меня подготовить к этой потере – на свой лад. Она как-то сказала: «Невеночка, у тебя такие тонкие пальцы, что деньги в них совсем не задерживаются. Оставь себе что-нибудь на тот случай, если будешь одна». Я беспечно ответила: - «Я не одна. У меня есть муж». Ванга помолчала, потом спросила: «Почему твой муж всё время лежит?» — «Да он просто любит читать лежа»,— ответила я с той же беспечностью. Ванга не стала спорить. Вообще при всей своей непосредственности она человек достаточно деликатный и старается не пугать людей мрачными предсказаниями, если они не проявляют настойчивости. Я не проявила, и разговор вроде бы забылся. Однако предсказание Ванги сбылось очень скоро. Муж мой умер от инсульта. После женитьбы сына я живу одна. Я знаю теперь, что такое одиночество. Но знаю и то, что человек не может уйти вместе с материей. Что-то остается. Я часто вижу теперь странные сны...
Так мы разговариваем обо всем вперемешку — о снах, о мертвых, которые приходят к Ванге вместе с живыми, и о копии фильма, которую нужно достать,— разговариваем посреди подошедшего к своему пику студийного рабочего дня, телефонных звонков, вопросов, поступающих к Невене из монтажной, где ее давно уже ждут. Магический круг обычной нашей деловой жизни! Но я, конечно же, ошиблась, предположив, что героиня того, пятнадцатилетней давности, фильма теперь уже мало волнует Тоше-ву. Феномены всегда возвращаются к нам.
— Но как все-таки обидно, что фильм пролежал на полке пятнадцать лет! — говорю я уже напоследок.
— Обидно не обидно, такая была ситуация...— Моей вежливой собеседнице не хочется тратить время на обсуждение проблемы, кажущейся теперь такой ясной.— Наверное, фильм запретили не только потому, что наша идеология тогда отрицала все сверхъестественное, но главным образом из-за второй части. Весь материал, снятый в доме Ванги, мы показали нашим ученым и запечатлели на пленку их дискуссию. И почти все участники этой дискуссии выглядят такими догматиками, так стараются продемонстрировать свою верность материализму! Ну, да Вы сами увидите всё на экране…
А в самом деле — пора уже, наверное, перейти к фильму.
...Когда на протяжении долгих лет слышишь о чем-то таинственном, сверхъестественном — встреча с ним поначалу может, пожалуй, даже и разочаровать. Много лет звучит, как набат, на разных языках — Ванга, Ванга, редакционное задание побывать у нее заранее ужасало меня, и, наверное, даже если бы представилась такая возможность, я все равно не решилась бы сделать это, потому что уверена, что нельзя испытывать судьбу и выспрашивать о будущем без крайней нужды... Но вот я смотрю на экран — и суеверный трепет рассеивается. Я вижу перед собой женщину, в облике которой нет ничего необычного. Высоко подняв незрячее лицо, она трогает рукой сахар (сахар, пролежавший всю ночь под подушкой, должен приносить с собой каждый посетитель) и быстро говорит что-то, иногда сердито, а иногда весело: наверное, она была смешлива в детстве, и это осталось в ней и теперь. Ванга называет разные имена, предположим — Мария или Никола, и каждый раз потрясенный посетитель подтверждает, что да, человек с таким именем действительно есть среди его родных. Но что в этом удивительного? Можете себя проверить — наверняка у каждого из вас обнаружатся сестра, племянница, двоюродная тетка со стороны мужа или в крайнем случае мать жены сослуживца, носящая имя Мария, или же некто, кого зовут Николаем. Я нисколько не иронизирую, потому что не собираюсь подвергать дар Ванги сомнению, но при том потоке людей, который вот уже много лет течет через ее дом (по сведениям, почерпнутым мною из книги «Экстрасенсы в Болгарии», прежде Ванга за один год принимала более ста двадцати тысяч человек), она неизбежно должна подкреплять этот дар еще какими-то, выработанными ею приемами общения, умением выпытать из посетителя нужную подробность и тут же развить ее, подключив свою интуицию... Ванга на глазах зрителя легко общается с мертвой коровой, передает рассказ этой коровы о том, как ее загнали волки,— рассказ, по-видимому, очень грустный для крестьянки, у которой эта кормилица была единственной... Потом переключается на женщину с неостывающей тревогой в глазах: «Кто вас ко мне записал?» — «Уже больше года ждем мы приема, у моего ребенка шум в сердце...» — начинает женщина. «У тебя еще больше был шум, но ты выросла здоровой»,— перебивает Ванга. «Да, но врачи говорят, что мой ребенок умрет...» — «Не умрет. Он вырастет и выздоровеет...» Чтобы проверить, правду ли сказала Ванга, нужно, наверное, разыскать теперь ту женщину и узнать, что сталось с ее ребенком. Но вот Невена Тошева действительно сказала мне правду, когда призналась, что не хотела воздвигать Ванге монумент. Если поискать точные определения тому, что делает Ванга, то хочется употребить слово «работа». Я увидела на экране женщину, виртуозно и — пусть простится мне это слово — высокопрофессионально исполняющую свою работу...
Но вот что меня действительно ошеломило в фильме, так это, во-первых, посетители, а во-вторых — ученые, комментирующие феномен Ванги.
Посетители стоят возле дома темной толпой — она не слишком велика на взгляд человека, привыкшего созерцать нынешние многолюдные митинги, но она такая плотная, неизбывная, словно бы спаянная изнутри, напоминающая какой-то сгусток боли, отчаяния, надежд. Стоят — как за хлебом. Иногда с порога выкликают: Марийка, Иванко, Тенчо! Те, кого назвали, торопливо пересекают пустое пространство, остальные продолжают ждать, и кажется, что в очереди стоит вся Болгария. Как, наверное, была жестока жизнь к этим людям, как изранены их души столкновением с официальной медициной или милицией (многих привела к Ванге надежда найти исчезнувших родственников), чтобы вот так стоять и ждать чуда. И никакое это не суеверие. Это горе людей, оставленных наедине со своими проблемами.
И второе потрясение — ученые. Вальяжные, сытые мужчины, чья одежда и вид представляют такой контраст описанной выше толпе, перебивая друг друга, высказываются перед камерой, что, дескать, «с точки зрения научного атеизма Ванга не представляет интереса» и что никакой это не парапсихологический феномен, а «обыкновенное фокусничество». «Значит, Ванга — мошенница?» — предполагает один из ученых мужей. «По-моему, ее поведение продиктовано душевной болезнью»,— предполагает другой. «Да она просто спекулирует на страхе людей перед смертью!» — вступает в спор третий, говорящий о смерти так легко, будто сам он этого страха напрочь лишен. За исключением профессора Лозанова, художника Цонева, а также уже упомянутого выше доктора Шипковенского, чье грустное молчание так красноречиво, все участники дискуссии высказываются по поводу показанного им материала однозначно: явление Ванги «нельзя признать общественно полезным», а потому фильм должен быть как-то «обработан».
И обработали, то есть отправили на полку, а чего добились?
Сцена «ученой» дискуссии поразительна тем, что убеждает зрителя во многом. И в абсолютном неумении нашей официальной науки если не признать и не объяснить, то хотя бы пристально вглядеться в то, что не укладывается в рамки примитивного материализма.
И в том, как жалок шорох сухих терминов по сравнению с живой жизнью, в которой так много горя и так много необъяснимого. Оттого, что фильм полтора десятилетия был запрещен, горя не убавилось, а необъяснимое не стало ясным. Вообще фильм, посвященный феномену Ванги, в какой-то момент подводит зрителя к другому феномену — догматизма. И насколько он мертвее даже того мертвого мира, с которым общается слепая прорицательница! Вот так же сегодня наши отечественные догматики шуршат сухими заклинаниями — «капитализм», «эксплуатация», не давая стране выбраться из нищеты. Неожиданная ассоциация? Но вполне естественная. Мертвые все время ходят среди живых...
«Советский экран» № 18, 1990 год