Редколлегия студии просмотрела материал нашего фильма, и вчера состоялось обсуждение. На него я попал совершенно случайно. Приглашали, конечно, руководство — это я потом узнал. Но я вошел на заседание так же просто и свободно, точно редколлегия в этот раз проводила день открытых дверей.
Когда все собрались, оказалось, что на студии очень много редакторов. Раньше я этого не замечал.
Разговор начал главный редактор. Вначале все было ясно, как на профсоюзном собрании. Потом редактор пошел в глубь вопроса, и я перестал понимать, о чем он говорит. Я решил, что самое лучшее в этой ситуации — записать.
Итак, говорит главный редактор:
— Органический психологизм и глубокое проникновение в сердцевину драматургического замысла, умение, так сказать, потревожить, взрыхлить материковые пласты материала, создание широкой панорамы современности и многое, к сожалению, подчеркиваю, многое другое, чего мы вправе были ожидать от этого фильма, оказалось не под силу режиссеру. Обидно, понимаете! Мы ведь знаем этого мастера, знаем, на что он способен, и обязаны просто по-человечески ему помочь. Кто хочет начать?
Наступила тишина, точно члены редколлегии взяли тайм-аут для выяснения позиции.
— Вы знаете,— заговорил без всякого уведомления человек в тяжелых коричневых очках,— я сейчас почему-то вспомнил старика Гомера. Две тысячи лет назад создать такие произведения, которые и сегодня входят в программы средних школ! Вот что значит искусство. Мне почему-то кажется, что режиссер-постановщик как-то не обратился к этому хрустальному источнику вечных, как мир, духовных ценностей. Вот, понимаете, и результат: произведение, которое мы обсуждаем, явно уступает «Одиссее» или той же «Илиаде», а могло бы, понимаете, претендовать! Это я в порядке первого, так сказать, впечатления. Просто почему-то по-человечески захотелось высказаться...
Молодой, но какой-то уже с утра утомленный участник обсуждения перестал смотреть в окно, жевать резинку и сонным голосом произнес:
— Там есть одно место. Помните, воробей поднимается с земли и перелетает на тонкую ветку. Это очень яркая метафора, это, знаете, что-то от Антониони... Но, мне кажется, метафора не завершена. Мы, конечно, понимаем, что это тонкий художественный по всем параметрам прием раскрытия философской концепции через условную форму отрицательного сравнения. Да, в фильме есть положительный герой, и не о нем идет речь. Там есть герой, ну, не буквально отрицательный, а как бы это поточнее сказать, не сориентированный в нашем чувственном пространстве. Это шеф-повар, помните? Да, шеф-повар — это не герой, так же как воробей не орел. Это очень тонко, но посмотрите, что следует за сим. Воробей покидает твердую землю и садится на тонкую, непрочную, сразу прогнувшуюся под тяжестью воробьиного тела веточку. И мы все ощущаем даже чуть навязчивую ассоциацию — да, шеф-повар не орел, он покинул твердую почву привычного уклада жизни и пересел на что-то тонкое, хрупкое, что сейчас вот у нас на глазах обломится. И вот а этот момент надо, чтобы он, этот неорел, ужаснулся и в обывательском страхе покинул ветку, опустился на твердую и обжитую землю. Ему, это я фантазирую в порядке бреда, наплевать, что где-то в вышине парит действительный орел, еще выше — серебрянокрылый воздушный лайнер, а еще выше, черт побери,— орбитальная станция!..
Молодой участник обсуждения под конец так разошелся, что его бледно-голубое лицо стало светло-розовым.
Высокая жгучая брюнетка воспользовалась паузой и заговорила громким голосом:
— Я согласна с первым оратором, так сказать, в принципе. Действительно надо изучать классику, хотя бы для того, чтобы знать, что Гомер творил не две тысячи, а примерно две тысячи восемьсот лет назад и что русская литература, будучи глубоко национальной, складывалась под воздействием двух факторов — христианства и культурного наследия античного мира и в первую очередь Греции и Рима. И если вы вспомнили Гомера, то уместно было бы упомянуть здесь и Горация. Это я так, в порядке справки!
Первый оратор кусал ноготь и краснел от смущения.
Приподнялся оператор. Он недоуменно развел руками и спросил главного редактора: О каком воробье шла речь?
— Доработались, — сардонически хмыкнул молодой участник.— Вы что, не помните? Когда шеф-повар идет домой после сцены в троллейбусе!
— Возможно,— сказал оператор и сел, посматривая на режиссера-постановщика.
— Есть там воробей,— спокойно пояснил режиссер-постановщик.— Товарищ правильно прочитал мой творческий задум. Я согласен с ним полностью. Воробья доснимем. Спасибо за критику.
— По-ослушайте!
Со своего места поднялся большой, седой и сердитый старик, с ног до головы осыпанный сигаретным пеплом.
— Послушайте, молодой человек! Что вы там хлопочете насчет воробья? Случайная это птица. В одном дубле есть, в остальных нет. Вы же знаете, какие это нахальные создания. Дай им волю, они не только в кадр, они в камеру залезут. Что вы терзаете свою фантазию? Вы тут так рассказали, что режиссер всерьез решил, что воробей — это его настоящая находка...
— Был воробей,— упрямо сбычив голову, сердито .пробубнил режиссер-постановщик.
— Вот у меня здесь ваш режиссерский сценарий,— закричал фальцетом сердитый старик,— куры есть, гуси есть. Воробья не числится!
— Сценарий не догма,— уже не очень уверенно заметил режиссер.
— И вообще,— продолжал сердитый старик,— при чем здесь воробьи, при чем здесь древние и современные итальянцы? Вам показали материал. Вот и обсуждайте!
Главный редактор деликатно постучал карандашом по крышке столе.
— Товарищи,— сказал он миролюбиво,— мы действительно несколько уклонились от темы. Кто хочет говорить по существу?
В комнате воцарилась тишина.
— Понятно,— с приятной улыбкой произнес главный редактор,— судя по всему, требуется небольшой перерыв на размышления. Ну что же, не будем противиться очевидному желанию большинства.
Кто зааплодировал, я точно не заметил, но все быстро и организованно покинули комнату.
Я тоже вышел. И напрасно. Меня, оказывается, разыскивал зам. директора — надо было ехать в академический театр «выбивать» актера на тонировку.
Я, конечно, поехал. Только очень сожалел. Мне было не ясно, что они в конце концов сделают с воробьем.
«Советский экран» № 22, 1974 год